Агентство БНК продолжает серию публикаций о ветеранах Великой Отечественной войны, проживающих в Республике Коми. Василий Иванович Стрекалов родом из села Объячево Прилузского района. На фронт попал в 1941 году 19-летним юношей, а первое боевое крещение принял в январе 1942-го. Стрекалов участвовал в наступательных операциях и уничтожении группировок немецких войск в Корсунь-Шевченковской, Яссо-Кишеневской, Висло-Сандомирской, Альдамской, Висло-Одерской битвах в 1944-45 годах. Участвовал в освобождении узников концлагерей Освенцима, Лодзи и Познани. Дошел до Берлина, где расписался на стене Рейхстага. А также участвовал в пленении генерала Власова. В интервью агентству Василий Стрекалов поведал о своем боевом пути, ощущениях и переживаниях того тяжелого для страны времени.

Фото Юрия Кабанцева

- Василий Иванович, война застала вас молодым юношей. Как вы жили до этого, где учились, о чем мечтали?

- Я вырос в большой семье: нас было четыре брата и сестра. Я был средним из них. С малых лет был боевой и шустрый, поэтому мать всегда поручала мне уход за скотом и другие домашние дела. Учебу я бросил, надо было помогать семье. Закончил восемь классов и пошел рубить лес. В 1940-м году заключил договор на рубку леса, но не успел поработать, война началась. Но в армию меня не брали.

- А при каких обстоятельствах вы все-таки попали на фронт?

- Я спросил у военкома, почему всех взяли, а мне повестку не дают. А он говорит: «Василий, ты очень маленький, хлюпенький, куда я тебя дену? Возьму попозже». Я ему отвечаю: «Иван Андреевич, Гитлер подходит к Москве и Ленинграду, а ты сейчас будешь выбирать, надо ли отправить меня на фронт. Стар и мал — все должны защищать Родину». Повестку он мне все равно не дал, и я уехал в Киров вместе с односельчанами. В Кирове меня тоже забраковали. Ребят погрузили в вагон, а меня спрятали под мешками. Привезли в Саратов, всех направили в десантные войска, и я вместе с ними пошел. Но я легкий был, три прыжка делал, а меня уносило в степь за 20-30 километров. Поэтому долго среди десантников не продержался.

Потом я попал в Татищево, где был сборный пункт. В списках меня вновь не оказалось. Так я попал в голодный край. Людей кормили редко: чаек да суп, а суп - кусок селедки один. Вот и вся еда. Собаки ночью спать пойдут, я уже жеваный ими кусок селедки возьму в карман, чтобы не отобрал никто, и иду куда-нибудь прятаться - в одном месте нашел дом без крыши. Через 4-5 дней всех отправляют на фронт... Я идти не могу, говорю ребятам: «Помогите мне добраться, меня тут собаки съедят». Посмотрел один, посадил меня к себе на плечи. Я за бушлат взялся, а был без рукавиц, градусов за 30 мороза на улице. Я так замерз, что потом, когда приехали, кое-как меня отцепили. В вагон меня занесли, а там мужик говорит: «Так он мертвый. Зачем он нам, мертвый-то». А с улицы другой кричит: «Его надо подкормить, и будет солдат». Под нары меня положили, и, видимо, в процессе движения еду-то всем принесли. Подкормили меня, а потом рассказывали, что ложкой один рот мне открывает, а второй бульон наливает. Вот, 92 года уже прожил и живой.

- Куда вас дальше направили?

- В Биробиджан. Все пошли в баню, после которой всех разобрали в разные части, а я остался один, никто не берет меня. Случайно какой-то высокий мужик зашел, посмотрел на меня и говорит: «Разведчиком пойдешь?» «Пойду», - отвечаю. В войсковую часть меня забрал - вдоль Амура, в Ленинский район привезли. Спрашивают, откуда я приехал. Я говорю: «Из Республики Коми, из села Объячево». А по-русски я еще слабо говорил. «Где у вас Коми-то?» - спрашивают. «Микунь, Ухта, Воркута» - отвечаю. «О-о-о, там людоеды живут» - говорят они. С тех пор меня два месяца «людоедом» звали. Приходилось объясняться с командирами, почему меня так прозвали. В итоге всем дали по наряду вне очереди за оскорбление человека.

Потом, когда я еще форму и присягу не принес, в части организовали вылазку в село на расстояние 15-20 километров. А бегал я очень шустро, потому как маленьким еще у себя на родине от лошадей не отставал. «Возьмите, говорю, не подведу». После долгих споров взяли. Я эти 15 километров прошел первым, остальные половину еще не прошли, а я уже там. Вечером дали форму, я принес присягу, и мне объявили благодарность перед строем. Такого бегуна у них не было никогда. Так я стал разведчиком артиллерийских подразделений.

- Где вы приняли свое первое боевое крещение?

- В тяжелое время под Москвой мы попросились на фронт. Так, в конце 1942 года мы были в Подмосковье. Наш 145-й артиллерийский полк располагался под Коломной, но под Москвой получил новое имя: «97-я тяжелая артиллерийская бригада резерва генерального штаба». Мы построили землянки и жили в них два месяца. И, когда немцев начали гнать, шли во втором эшелоне. Непосредственно бой мы приняли в начале января. Румыния, Кировоград, Знаменка, Александрия - в этих городах прошли первые бои, так и приняли боевое крещение. Очень многих тогда пленили, убили, и мы несколько сот тысяч немцев взяли в плен, воевали очень долго, очень сложно. Дальше пришлось двигаться по Украине. Два больших события здесь со мной произошли. В первом я взял в плен немца. Они шли по траншеям близко от нас. Я прошел метров 100-200 и с немцем лоб в лоб встретился. Тот автомат уронил, руки сразу же поднял. Я говорю: «Пойдем со мной». Он плачет, «фюнт киндер», говорит, - пятеро детей. Я сказал, что стрелять не буду, но его наши уничтожили, наверное. Немцы отступали и жгли все на свете. Один из большущих домов, спортзал, видимо, там был, немцы подожгли. Было в нем полно людей - и гражданские, и солдаты. Мне сказали: «Ты, Стрекалов, шустрый, боевой, иди, открывай дверь». Я грязью намазал лицо и руки, пошел открывать. А там уже многие лежат на полу мертвые, остальные вышли.

Второй случай тоже там был. Немцы вырыли траншею для евреев и планировали закопать их живьем. В трехстах метрах наши танки стояли, я пришел к ним. «Что ты плачешь, пацан?» «Немцы траншею готовят, хотят людей закопать», - отвечаю. Танков пять наших поехали, я бежал перед ними. Они спасли часть людей, но многих уже закопали, пока наши не пришли.

- Как дальше складывался ваш боевой путь?

- Мы много раз переходили Днестр, потом пришли в Молдавию. Нам дали в пополнение цыган. Но, пока наступали, остались только наши, цыгане ушли по домам. Так мы добрались до реки Прут, где был приказ создать плацдарм. Немцы бомбили ночью, поэтому мы не могли перебраться через реку. Утром приехали Ворошилов и Конев. Я им сказал: «Птиц много в небе летает. Это немцы бомбить сейчас будут». На второй день переплыли Прут, создали плацдарм. Там была немецко-румынская армия. Мы вытурили немцев из Яссы, Бухареста, многих утопили. Наши потери тоже большие были. В одном командном пункте генерал велел мне посмотреть, чьи солдаты сидят в кукурузе. Я туда пошел - немцы. Попросил всех выйти, вышли все - 39 человек. Генерал спросил, как я это сделал. А я выстрел дал небольшой, они и разоружились. Дальше в другой части - примерно в тысяче метров от того места - за колючей проволокой сидели наши. Генерал приказал их освободить и дал маузер бесшумный. Я немцев положил, ворота открыл, а там русские сидят, ждут немецкие машины для отправки в Германию. После пошел к своим, отошел метров 300, а там две машины застряли в грязи. Вижу - немцы. Как дома… Подхожу, выстрел дал вверх. 26 солдат привел обратно.

Затем нам было приказано перебраться через Вислу и создать плацдарм. Мы ночью переплыли. Там, в лесном массиве, в аккуратненьком сосновом бору, на деревьях телефонные аппараты висели и вещали: «Русские, не наступайте, мы уничтожим вас». Я как белка, стал взбираться на деревья и перерезать аппараты. За ночь пять аппаратов снял. Потом двинулись на Варшаву, и уже по дороге пошли концлагеря: Освенцим, Лодзь и Познань. Я участвовал во всех освобождениях узников, сам открывал ворота. Перед первым пунктом открываю ворота и слышу: «Вася!». Это был Иван Шулепов, за одной партой сидели с ним до седьмого класса.

- По пути до Берлина в каких сражениях участвовали?

- Когда в Варшаву зашли, она вся разгромлена была. Дальше нам приказали идти назад на территорию Германии. Там мы очень много чего испытали. Голод, холод, вшивый идешь, думаешь, когда это кончится! И не убивает ведь. Люди лежат мертвые, а мы живые. Я так часто об этом думал.

По пути к Альдаму несколько сот немецких танков перегородили дорогу, чтобы не пустить русских. Наш генерал Василий Казаков приказал создать штурмовую группу и взять город. Мы отвечали, что без танков не пойдем, а генерал все свое твердил. Я вызвался идти, на что генерал приказал: «Все за Стрекаловым, я защищаю штурмовую группу, будете штурмовать». Пошли я, мой командир да три разведчика, остальные только метров 50 прошли. Весь лес был в автоматных и пулеметных расчетах. Мы ползком двигались. Дошли, видим - у каждого немецкого пулемета по три человека стоят. Дальше решали, кто гранаты кидать будет. Я закинул метров до сорока, а до траншеи еще десять оставалось. Не повезло, немцы под прикрытием так и ушли. Здесь же я попал под фугасную бомбу, меня завалило землей. Нашли случайно на третий день.

Вообще, я за всю войну три раза был контужен. Но в госпиталь не ходил. Думал, отправят в другую часть, опять знакомства новые, поэтому старался не попадать в госпиталь. Так, говорю - я приехал воевать. Еще не хромаю, все цело. Меня отправляли и учиться, но я воевать пришел, а учиться некогда. Я не боялся войны - пусть убьет, так убьет. Миллионы уже погибли.

- А как наступали на Берлин?

- Следующий приказ - переплыть реку Одер и создать плацдарм. Нас 15 разведчиков осталось. Одер - быстроходная река, в половодье километра два надо плыть. Переплыли и держали плацдарм двое суток.

С этого момента мы наступали на Берлин тремя фронтами - Первым Белорусским, Вторым Белорусским и Первым Украинским. Прожекторными установками по указанию маршала Жукова мы ослепляли противника. А 60 километров до Берлина шли неделю. Уже там кто-то поднимал знамя победы над немецкими зданиями, а я расписался на стене Рейхстага. При этом пришлось встать на мертвые тела, потому что внизу места на стене не было, и написал: «Я Стрекалов из Коми».

- Какое ощущение было у всех, когда наши войска зашли в Берлин? Победы, радости?

- Когда начали наступать за 60 километров на Берлин, земля горела. Танки взрывались, горючее вытекало - бензин, керосин. Невозможно было от дома к дому перейти: вся земля была в огне. Мы освобождали каждый подъезд, везде стрельба, стрельба, стрельба... Я уже иду так - пусть убьет... Уже все выдохлось, все устало.

- Вы прошли до Берлина, а сразу ли удалось попасть домой после войны?

- Нам приказали встречать англо-американские войска на Эльбе и сопровождать их до Берлина. У них солдаты чистенькие, в белых рубашках, танки и машины блестят. А до этого мы военачальника Власова, который сдал немцам наши полки, вытащили из машины. Он был укутан в трофейный ковер. Шофер остановился, стал нам моргать, когда его спросили, что он везет. Так мы скрутили генерала Власова.

После капитуляции еще стреляли, а меня оставили в Берлине почти на два года, потому что я был запевалой в бою, а без песни солдату скучно. Кроме этого занимался с солдатами строевой подготовкой: учил маршировать и песни петь. Уехать удалось лишь в 1946 году, домой прибыл 28 декабря, за три дня до Нового года.

- Что навсегда отложилось в памяти о военном времени?

- О военном времени я бы так сказал: весь ход войны, где воевал, все помню. Где было более страшно, где менее. Но реально страшно было тогда, когда открывали новый плацдарм. Сколько там немцев впереди — никогда не знаешь. Но это была задача разведчиков, после чего входили остальные войска.

- Чувствуете ли вы сейчас наступление праздника?

- Ко мне с уважением относятся (с начала мая каждый день у Василия Ивановича расписан по часам - встречи, выступления в школах, концерты - БНК). Мой костюм мне помог сшить бывший начальник управления МЧС Республики Коми Олег Мануйло. Месяца нет еще как его ношу, а награды на китель прикручивал сам военком республики. Таких ветеранов, как я, уже мало осталось.