Ярким моментом прошедшего Международного фестиваля «Сыктывкарса тулыс» стала опера Римского-Корсакова «Царская невеста», в которой роль новгородского купца Собакина блестяще сыграл и спел приглашенный солист из Москвы, уроженец Коми, бас Владислав Попов. После гала-концерта певец ответил на вопросы «Республики».

Фото Дмитрия Напалкова

– Кто предопределил вашу судьбу, когда вы решили, что посвятите себя пению?

– Сколько я помню себя – с раннего детства – я ходил и что-то напевал. Пел и в сыктывкарской хоровой капелле мальчиков. Моя бабушка Людмила Аркадьевна Бордзиловская (балерина, в 1966-1974 годах руководила балетной труппой республиканского музыкального театра – авт.) говорила, что у ребенка «есть резонаторы» и надо, чтобы его прослушал профессиональный певец. Это произошло, но позже. В республиканское училище искусств я все же поступил как пианист. Тем не менее мысль о том, чтобы проверить серьезно свои вокальные данные, меня не оставляла, и на втором курсе училища я подошел к педагогу и солисту театра Юрию Викторовичу Фомину, который и отметил, что потенциал у меня есть. Он же и определил голос – бас. Таким образом, с фортепианного отделения я перевелся на вокальное и продолжил обучение у Юрия Фомина, который был для меня больше чем педагог, это был первый наставник, благодаря которому я полюбил свою будущую профессию. Мне неоднократно доводилось бывать у него дома, где мы слушали очень старые пластинки с живым голосом Карузо, это были незабываемые моменты.

– Между тем училище в Сыктывкаре вы так и не окончили.

– Да, и Юрий Викторович говорил, что какие-то очень важные моменты в жизни могут получаться спонтанно, так случилось и у меня. Мы с мамой, которая тоже человек музыкальный – преподает в сыктывкарской хоровой школе, поехали в Москву, и родственник, у которого мы остановились, рассказал нам о колледже при Государственном музыкально-педагогическом институте имени Ипполитова-Иванова. Я пришел в колледж, спел, понравился и поступил сразу на второй курс. А после колледжа окончил и сам институт.

– Людмила Аркадьевна поддержала вас в том, что вы, недоучившись в одном училище, поступили в другое, хоть и столичное?

– Конечно, она сама окончила ГИТИС и прекрасно понимала, что с моей профессией в Москве больше возможностей, больше концертных площадок, больше приезжает зарубежных музыкантов – певцов, дирижеров, инструменталистов. В Москве проходит замечательный и единственный в своем роде международный фестиваль Мстислава Ростроповича, на который съезжаются музыканты со всего мира, преимущественно те, с кем сотрудничал маэстро. Этот фестиваль – огромное событие для музыкального мира России.

– А вам доводилось в нем участвовать?

– Да, я принимал участие в третьем фестивале, на котором, кстати, пел еще один выходец из нашей республики. В опере Дмитрия Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда», которая шла в концертном исполнении, партию Бориса Измайлова пел Владимир Ванеев, у меня тоже было несколько небольших ролей, тогда я только поступил в Центр оперного пения Галины Вишневской.

– Чем центр отличается от обычного оперного театра?

– Этому центру практически нет аналогов, Галина Павловна открыла, если угодно, площадку для молодых певцов, которая была своего рода интервалом между консерваторией и оперным театром. Чтобы молодые певцы могли освоиться, встать на ноги, набраться певческого опыта. Мне посчастливилось, что меня взял в свой класс заслуженный артист России, солист Большого театра, педагог, профессор Бадри Джемалович Майсурадзе. И то, что я могу сегодня, уже в сознательной вокальной жизни, – это его заслуга.

– Чему именно вас учат в центре?

– В центре работают лучшие профессора вокального искусства, дирижеры, режиссеры, преподаватели сценического движения и танца, актерского мастерства, иностранных языков. Свой богатейший опыт на ежедневных занятиях передавала своим ученикам и Галина Вишневская, и мне посчастливилось взять у нее несколько уроков.

Встречи со студентами и мастер-классы здесь проводили такие корифеи мирового искусства, как Мстислав Ростропович, режиссеры Борис Покровский и Петер Штайн, дирижеры Зубин Мета, Риккардо Мути, певцы Тереза Берганца, Мирелла Френи, Пласидо Доминго, Паата Бурчуладзе, Деннис О’Нилл, Томас Хэмпсон. После учебы многие певцы становятся солистами Большого театра, Московского музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко, Новой Оперы, Геликон-оперы, крупнейших театров Санкт-Петербурга, Омска, Екатеринбурга и других городов России.

Русскую оперную школу, а в центре преимущество отдается русскому репертуару – такую традицию заложила Галина Вишневская, прославляют на таких знаменитых европейских сценах, как Римская опера, Брюссельская королевская опера, Валлонская королевская опера в Льеже, Stadttheater в Бонне, Зальцбургский фестиваль. С вокалистами в центре работают лучшие профессора вокального искусства и высокопрофессиональные концертмейстеры, дирижеры, режиссеры, преподаватели сценического движения и танца, актерского мастерства, иностранных языков. Здесь есть свой оркестр, которым руководит дирижер Большого театра Александр Александрович Соловьев. Это действительно уникальная площадка, музыканты, приезжающие из-за границы, при знакомстве с центром весьма удивляются – ничего похожего в Европе нет.

– Вы несколько раз упомянули о своей легендарной бабушке Людмиле Бордзиловской. Наверняка она была для вас чем-то большим, нежели просто близкой родственницей. По воспоминаниям ее коллег, служа в театре главным балетмейстером, она была чрезвычайно строгой к подчиненным, не прощала лени, не давала спуска никому. А какой она была в семье?

– Мы с братом даже и не называли ее бабушкой, только Буся. Она была нашим ангелом-хранителем, и когда я приезжал, всегда просила, чтобы я ей пел, ей очень нравилось меня слушать.

– Вам комфортно во всех партиях, имею в виду даже не голосово, а психологически, ведь вам приходится играть и «возрастные» роли?

– Да, партии басов рассчитаны все-таки на более возрастных героев, а чтобы петь героя, умудренного опытом, – Пимена в опере «Борис Годунов» или того же Собакина, желателен какой-то жизненный опыт. Конечно, стараюсь что-то домысливать, да и режиссер помогает. В психологическом плане, конечно, есть некие нюансы – не скажу, что прямо уж сложности. Но чтобы зритель поверил, что перед ним не просто загримированный юноша, стараюсь поглубже вживаться в роль.

– У вас есть любимая партия?

– Пожалуй, Гремин из оперы «Евгений Онегин». Мне в этой партии комфортно, и психотип героя близок. Это одна из самых сложных арий для баса из русского оперного репертуара.

– Насколько вам свойственно волнение на сцене?

– Волноваться – это нормально, но в рамках разумного, если выйдешь взволнованный, можешь вступить не вовремя, не спеть. А зрителю ведь неинтересно, что вокалист, может, всего третий раз в жизни выходит на сцену. Естественно, и я поначалу волновался по многим моментам: как взять какую-то ноту? Вспоминаешь, как куда идти, куда поставить ногу, вообще – какую задачу поставил режиссер, а ведь надо еще услышать оркестр и взаимодействовать с партнером. Но с годами приходит спокойствие, ты уже можешь за всем уследить и уже не тратишь столько ненужных эмоций. Нет, волнение какое-то всегда присутствует, но оно должно отходить на задний план: зрителю неинтересно, выспался ты или нет, поел – не поел, он хочет видеть и слышать пение артиста.

– Как вы настраиваете себя за несколько минут до выхода на подмостки? О чем думаете, может быть, у вас есть «своя» молитва или мантра?

– По-разному настраиваюсь, но я действительно верующий человек, по субботам и воскресеньям во время праздничных служб пою в старейшем храме Москвы – Покрова Пресвятой Богородицы на Лыщиковой горе. Мои прадеды по отцовской линии и частично – по маминой были священнослужителями, это многое объясняет, петь в храме для меня – душевная потребность.

– Вы сомневающийся человек?

– Конечно, к этому обязывает моя профессия, в которой нет предела совершенству. Нет такого, что 5-10 лет я учусь и все знаю, все могу. Бадри Майсурадзе всегда внушал своим ученикам, что мы учимся на протяжении всей жизни. В 30 я пою так, а через десять лет, и дай бог я буду продолжать петь, какие-то новые краски появятся, и, напротив, что-то не сможешь петь, как пел, когда был молод. Сомнение, критичность по отношению к себе – стимул для нашего роста.

– У вас есть кумиры в оперном пении?

– Вот так прямо чтобы кумиры-кумиры – нет. Но есть певцы, к которым я отношусь по-особенному. Это Микеле Пертузе – итальянец, еще один итальянец из старой гвардии – Чезаре Сьепи, грузинский бас, который всегда позиционировал себя как русский бас, – Паата Бурчуладзе, которого я несколько раз видел на спектаклях и концертах, а слушать вживую – это счастье, ни одна запись не передает атмосферы, масштаба и силы голоса. На самом деле хороших басов много.

– Что больше вас привлекает в профессии – удовольствие или возможность неплохо заработать?

– Не люблю праздных слов, но я счастливый в этом плане человек: пение мне приносит удовольствие, и это работа, за которую получаешь деньги. И это здорово, и, я думаю, таких артистов много.

– Как часто вы участвуете в конкурсах, какого они порядка, доводилось ли вам петь на европейских сценах?

– К конкурсам у меня особое отношение, я не хочу ездить по разным конкурсам, и не то что во мне нет соревновательного духа. Тут другое. Есть даже такой термин «конкурсные певцы» – они ездят по различным конкурсам – и в России, и за ее пределами, поют одни и те же арии и, думаю, не всегда успевают в этой суматохе расти профессионально. Мне больше импонирует петь на концертах и спектаклях. В Европе – да, я пел: в Италии, Германии, Норвегии, Чехии, куда выезжал с Центром оперного пения.

– Самый большой комплимент от поклонников или коллег?

– Люблю похвалу, как любой нормальный человек, но больше ценю, когда мне скажут, где и что я сделал не так и как это нужно спеть правильно. Мои педагоги – Юрий Фомин и Бадри Майсурадзе говорили, что у меня есть все для того, чтобы выйти на хороший уровень. И вот к этому мне и нужно стремиться, а в процессе роста куда важнее рациональная критика.

– Назовите партию, о которой вы мечтаете, но пока до нее не дошли?

– Конечно, хотелось бы спеть Бориса Годунова, это сложная вокальная партия, правда, для высокого баса, но для нее нужно иметь большой житейский опыт и найти свои краски, чтобы она прозвучала убедительно. Еще Шаляпин говорил: «Если Мусоргского просто петь – Мусоргского не будет». На самом деле много интересных есть партий, которые хотелось бы исполнить, и дай бог исполню.