Большим гала-концертом завершился в Сыктывкаре III межрегиональный конкурс бардовской (авторской) песни среди людей с инвалидностью. Почетным гостем и членом жюри фестиваля стал известный российский бард, историк по образованию, Леонид Сергеев. Об авторской песне, жизнелюбии «особых» людей и ощущении времени побеседовал с ним корреспондент БНК.

Фото Кирилла Затрутина, Юлии Купер

- Что вы можете сказать об участниках? Больше авторов или исполнителей собралось на этом фестивале?

- Мало авторов музыки и выделенных авторов стихов тоже немного, хотя автор считается, когда он и стихи, и музыку написал.

- Авторская песня - это всегда прежде всего тексты, поэзия под музыку. Вы услышали тут поэзию, хорошие стихи?

- Кое-что услышал, безусловно. Вот человек, который стал обладателем гран-при, – Оксана Канашова – у нее такие крепкие стихи, живые такие. Причем вчера она всех поразила, меня в том числе, когда вышла и сказала, что вот сегодня утром буквально, вдохновленная фестивалем, написала стихотворение, опять же интересное и крепкое, посвященное этому событию, без огрехов серьезных. Вот она поэт.

Но, наверное, я во главу угла не стал бы ставить какие-то художественные достоинства этого конкурса. Конкурсы бывают самые разные, и, уж поверьте, на многих пришлось побывать за свою долгую жизнь в искусстве. Этот меня поразил прежде всего тем, что, во-первых, я совершенно забыл уже где-то на тридцатой секунде, что это инвалиды. Даже когда человека выкатывают на коляске, даже когда он идет с костылями – все равно это не читается как ущербное состояние. Жизнелюбы, оптимисты! Они меня поразили своей жизнестойкостью и целеустремленностью.

Да и они забывают о своем состоянии. Они более искренни в своих проявлениях, мне показалось. Я вообще-то и сам скрытый инвалид. Полтора года назад, после операции, стал очень их понимать и даже попытался оформить инвалидность, но пришел в поликлинику, пообщался с врачом – и передумал. А участники этого фестиваля повергли меня в состояние глубокой задумчивости и раздумий над жизнью вообще.

- Вы впервые попали на фестиваль среди «особенных» людей?

- Когда-то давно я выступал на концерте в обществе глухих. Я был моложе и глупее тогда, даже слегка иронизировал по этому поводу. Но такой реакции я не слышал нигде. Они считывали кто-то по губам, кто-то с помощью слухового аппарата, кто-то улавливал вибрацию, но хлопали так, что овации были после каждого номера. В декабре я в Казани дал концерт перед инвалидами и, собственно, благодаря этому попал сюда. Владимир Гаранин и Маргарита Михайловна Колпащикова пригласили меня на этот фестиваль в жюри.

- Этот фестиваль нужен больше участникам в качестве адаптации, социализации или он способен открыть яркие явления в авторской песне и дать им путевку в творческую жизнь?

- Уровень этого фестиваля очень хороший – опять же, мне есть с чем сравнивать. Он не ниже среднего уровня по стране вообще, и есть масса фестивалей, где уровень гораздо слабее. Здесь я увидел девочку из Воркуты, она выступала первой, стала победительницей республиканского конкурса, она играла на арфе. Я сразу сказал – это уровень Грушинского фестиваля, если ее привезти на прослушивание туда, она станет лауреатом сразу. У нее хорошая поэзия и очень интересное исполнение. Мое опытное ухо ее сразу выделило.

- Вы сказали «арфа». Но у 99,9% слушателей авторская песня ассоциируется с гитарой. Сейчас можно играть на чем угодно, и это все равно будет авторская песня?

- Жанр авторской песни всегда был довольно размытым и широким. Есть сопутствующие жанры – и та же самая народная песня, и классическая музыка, причем в авторской песне есть правое крыло, которое уходит глубоко в классику - это Никитин со струнным оркестром, а есть крыло, которое уходит в попсу, и мы знаем ярких представителей.

- Это Олег Митяев и Александр Розенбаум?

- Да, это и Олег Григорьич (Митяев), и Витя Третьяков. Розенбаум тоже говорит, что он никакой не бард, а композитор. Но я никогда не был сторонником жесткого разделения: вот это авторская песня, а вот это уже нет.

- Но если мы так широко ставим рамки, то и шансон будет авторской песней.

- Я бы сказал, что шансон – это ее разновидность. Русский шансон – это какая-то своя искаженная форма, которая появилась только у нас. Ведь человек по фамилии Гусев, который создал радио «Шансон», он был в равной степени поклонником и бардовской песни, и тюремно-лагерной. И он так и создал это радио, чтобы в равной пропорции крутить и то, и то.

- А есть теоретики авторской песни? Вот Артемий Троицкий с рокерами на «ты», а в авторской?

- Леонид Беленький, например. Он в свое время был издателем материалов авторской песни, потом вышел на пенсию и занялся вплотную теорией авторской песни. Труды у него есть многостраничные, графики, таблицы. Пишут о ней много и давно. Но, понимаете, авторская песня как явление – это напластование на культурном теле страны, безусловно. Но оно не вызывает такого внимания, таких жарких споров, опять же, привлечения таких денег, инвестиций, как та же самая попса, тот же самый шансон.

- Денег она не приносит, отторгает миллионы потенциальных слушателей. Получается, это «чистый» жанр для избранных?

- Действительно, тех, кто не переваривает авторскую песню, – «нормальных» людей – большинство. Ну и что? И классику 98% не переваривает, а классика живет себе и будет жить вечно. Я не теоретик, но для меня авторская песня всегда была способом самовыражения. И мне наплевать, раскрученный это жанр или нет, вкладывают в него деньги или не вкладывают, слушает меня сто человек или сто тысяч, как на концерте Стаса Михайлова – мне это все равно. Я говорю в ней то, что хочу сказать.

- Так что это – хобби, стиль жизни, смысл существования?

- В начале 90-х годов образовалось сообщество профессиональное авторов-исполнителей. Они побросали свою работу и стали жить только этим – сочиняют, поют, ездят с концертами. Пока они востребованы. Это такая первая двадцатка. Подрастают молодые, и вот они сменяют друг друга, подпитывают, на них уже спрос больше. У них свой слэнг, они общаются энергетически с себе равными, и так будет всегда. Наш зритель, как сказал Валерий Мищук совершенно точно, стареет вместе с нами и, как шагреневая кожа, постепенно ужимается. Я все это прекрасно понимаю, не протестую и не пытаюсь бежать впереди планеты всей.

- Вы историк. Как вы оцениваете не только процессы, происходящие в авторской песне, а в целом в стране?

- У меня волосы дыбом, потому что история как наука и так была всегда слабенькой, а теперь и вовсе умирает. Я сейчас читаю газеты, слушаю радио, смотрю телевизор. Единственное, за что я благодарен своему образованию, так это за то, что оно научило меня анализировать, сопоставлять, выискивать факты, не заметные широкому зрителю и слушателю и, основываясь на анализе, делать свои выводы. Для себя.

- И как, сегодняшнее время вселяет в вас оптимизм или пессимизм?

- Я оптимист – я верю в худшее.

- Да, это заметно по вашим песням… а в 90-х вы так же говорили?

- Знаете, в 90-х было плохо. Но было плохо как? Я помню, когда мне после концерта в каком-то городе выдали гонорар – канистру подсолнечного масла, рюкзак макарон и бидончик спирта. Семья молилась на меня, тесть ходил, облизываясь, и считал, что его дочери крупно повезло. Это были просто голодные времена, очереди. Сейчас по-другому тяжело – морально тяжело.

- Почему? Что вас тревожит?

- Меня тревожит будущее моей дочери. Потому что, на мой взгляд, нормальному человеку очень сложно в нашем будущем построить свое. Ему надо будет переступить много морально-нравственных принципов, чтобы оформить свое внешнее благополучие. Но есть люди, которые вынуждены влачить существование, не переступая ни через что, и уговаривать себя, что это их устраивает. Но, если все будет развиваться такими темпами, как сейчас развивается, мы выродимся, по моему глубокому убеждению. Вот когда-то была великая эпоха возрождения, сейчас идет не менее великая эпоха вырождения. И тут есть свои лидеры и свои величины. Вот два гиганта, титана – Микеланджело и Церетели. Один со знаком плюс, второй со знаком минус. Такие сравнения можно найти в любой области – и в культуре, и в политике.

- Так что же спасет нас?

- Если я отвечу сейчас на этот вопрос, у меня крылья тут же прорежутся, я взлечу, а вы будете на меня молиться.

- Ну когда вас совсем уж «накрывает», что вы делаете?

- У меня это все выходит в виде песен. Вот последний диск – «Странный день», там странные песни, написанные в 2014 году. Вот я всегда говорю: хотите знать, что я думаю по поводу того, того, того – слушайте мои песни. Я никогда не буду говорить в лоб, прямо: синее - это синее, красное – красное, а зеленое – зеленое. Я стараюсь рассыпать какие-то крючочки.