В Сыктывкаре завершилась X Международная научная конференция «Семиозис и культура», ежегодно устраиваемая кафедрой культурологии Коми пединститута. Среди ее участников в этот раз были сотрудники Российского института культурологии (Москва) – доктор исторических наук Татьяна Пархоменко и доктор философских наук Екатерина Шапинская. Корреспондент БНК побеседовал с ними об организации успешных культурных событий и о политике – культурной и не только.

Фото Николая Антоновского

- Вы успели поработать со студентами пединститута. Отличаются ли они чем-либо от московских студентов?

- Я не вижу никаких отличий. Я вижу примерно ту же проблему, которая есть у всех студентов. Это некая расплывчатость знаний и неумение быстро сообразить, извините за разговорное выражение, что к чему. Переизбыток информации, в котором живет сейчас поколение информационного общества, делает поиск нужной информации очень сложным – как в интернет-пространстве, так и в собственной памяти. Когда это происходит в интернет-пространстве, это решается просто, а когда в памяти – сложно. Люди знают, но эти знания с трудом из нее выуживаются, потому что они не структурированы и находятся в хаотичном количестве сведений уже по другому поводу, из других эпох, учебных предметов и т.д.

Отличий я не вижу, а, скорее, вижу сходство, потому что глобализация и тотальная информатизация сделали молодежь более «униформной». Региональная специфика, может быть, проявляется в других ситуациях, но в аудитории я ее не вижу.

- Не связаны ли проблемы с памятью с тем, что современный человек часто перекладывает эту функцию на технические средства?

- Человеку очень легко переложить функцию, когда есть на что перекладывать. Представьте себе современную женщину, которая привыкла к стиральной машине и отвыкла стирать руками, что очень хорошо для ее суставов и внешнего вида. Здесь – то же самое: появилась возможность переложить функцию, и люди делают это с удовольствием. Но если стиральная машина сломается? Руки отвыкают от тех вещей, которые делались до этого. Если женщина попробует постирать руками, то они у нее будут в крови, стертые. Это – на уровне телесном. Что касается ментального уровня, то есть даже такой термин – «дебилизация молодежи». Она происходит не потому, что молодежь какая-то глупая. Просто некоторые функции мозга очень легко перекладываются на машину: она за нас помнит, она за нас все сделает. Вопрос в том, возможно ли это без ущерба для человеческой личности. Для рук не стирать на доске не является ущербом, а вот для памяти… Когда люди пересели на машины, у них в организме стали происходить необратимые изменения, возникать болезни. Не появляется ли у нас болезнь интеллекта? Меня это очень заботит и тревожит.

- У вас была интересная лекция о том, как менялся образ Дон Жуана как воплощения свободы в различных эпохах, в том числе в пост-культуре. Для начала, как бы вы раскрыли этот термин – «пост-культура»?

- Я прибегаю к этому термину вслед за коллегами из Института философии. Они стали его использовать как некое сокращение, имея в виду культуру постмодерна, в которой постмодернизм является не частью, а главным элементом. Это культура, в которой преобладают фрагментация, плюрализм, отсутствие иерархий, ризомообразность. А еще можно сказать, что это та культура, которая пришла, когда рухнули традиционные бинаризмы, ценности, нормы и понятия. Если у нас уже нет понимания, что такое хорошо, а что такое плохо, что значит прекрасное и что значит безобразное, то мы уже не можем говорить о той культуре, которая формировалась на Западе более тысячелетия. Поэтому мы говорим «пост-культура», имея в виду то новое состояние, которое еще не получило своего наименования, но, несомненно, отличается от того, что было живо в культуре даже в последние декады XX века.

Что касается образа Дон Жуана, это очень интересный вопрос. Энтони Гидденс (английский социолог – БНК) поднимает его, говоря о том, что архетипичные образы в пост-культуре тоже утрачивают смысл. Суть Дон Жуана была в свободе, но достигал он ее при помощи определенной технологии – соблазна и переступания через что-то. В пост-культуре нет границ, они подвижны, и в этом смысле – свобода полная: делай что хочешь. Но не существует и соблазна. Здесь нет больше мужского и женского, кто кого соблазняет – непонятно. Женщины настроены на карьеру и собственное доминирующее положение.

Но, что интересно, почему же тогда «Дона Жуана» без конца ставят на сцене, он без конца возвращается? Видимо, человеческая природа гораздо более устойчива, чем те изменения, которые происходят в культуре. Есть место и для любви, и для ревности, для того же соблазна и разделения мужского и женского начал. Поэтому пост-культура еще не значит, что человек настолько изменился, что потерял все свои внутренние качества.

- Ситуация, которую вы описали, к России тоже применима?

- А чем Россия сейчас отличается от Запада, от Востока? Есть, конечно, какие-то вещи, в которых отличаются друг от друга и регионы, и страны, и целые континенты с точки зрения быта, туризма, еды. Но по общему глобализационному пространству сейчас все выходит на мировой уровень: происходят мировые премьеры, а если что-то попадает в интернет, то тиражируется везде. Мы совершенно спокойно смешиваем все на свете, у нас происходит колоссальный фьюжн. Кроме того, в России случилась очень интересная ситуация: периода modernity, который в 50-60-е годы бурно проходила Европа с субкультурным прорывом к новым ощущениям, к открытию Востока, новой духовности, Россия не прошла просто потому, что была закрыта. А потом произошло очень бурное включение одновременно и в modernity, и в postmodernity.

- Как в таком случае расценивать ту биополитику, которую стали вести российские власти? Я имею в виду вытеснение гомосексуальности за пределы правового поля с постоянной апелляцией к традиционным ценностям.

- Мне кается, неправильно изолировать Россию от тех процессов, которые происходят в мире. Везде сейчас намечается изменение отношения к другому. Одна из его ипостасей – это этнический другой. В отношении к другому можно выделить две основных стратегии: это отторжение – оно очень традиционно и с незапамятных времен существует в культуре – и присвоение. В эйфорическом мультикультурализме была волна присвоения: другой – это хорошо, пусть будут разные этносы, кулинарные стили, типы музыки. Но, к сожалению, жизнь иначе расставила акценты. Сейчас везде, не только в России, идет консервативное возвращение к отторжению другого. Я не знаю, насколько это ощущается в вашем регионе, но в Москве это ощущается очень сильно. Разграничение «мы» и «они» снова стало большой противоречивой оппозицией.

Я говорила, что в пост-культуре все оппозиции, казалось бы, сняты. На самом деле, это не так. Оппозиции имеют большую тенденцию к самовосстановлению. Если какое-то время мы пребывали в эйфории по поводу того, что весь мир наш и мы можем ездить куда угодно, одеваться как угодно, слушать что угодно, то сейчас, видимо, наступает другой период, когда оппозиции начинают проявлять себя достаточно жестко. В частности, в области этничности. Когда мы говорим «другой», это не только человек с другим цветом кожи или другим разрезом глаз. Это может быть и субкультурный другой, и гендерный другой, и те скандалы, которые сейчас происходят по поводу сексуальных меньшинств и некоторых религиозных групп.

Может быть, я слишком оптимистична, но, на мой взгляд, все это – от непонимания, как с этим другим строить отношения. И отторжение, и присвоение не работают. Есть лишь возможность установить отношения, не теряя своей идентичности. Политика государственного давления, к чему она приводит? К тому, что все начинает существовать в подпольном, нелегитимном варианте, а поскольку запретный плод сладок, напротив, становится более распространенным. Раз уж мы говорим о сексуальных меньшинствах (а это вызвало сейчас огромный скандал во Франции, и у нас это любят помуссировать), давайте вспомним советский дискурс, согласно которому ни проституции у нас не было, ни наркомании, и нетрадиционной ориентации тоже не было. На самом деле, все это процветало в гораздо более жестких и извращенных формах, чем в тех ситуациях, когда мы, по крайней мере, знаем, с кем имеем дело.

Закрытость, на мой взгляд, не работает. С завтрашнего дня вступают в силу меры против курения. Я не знаю, что произойдет с заядлыми курильщиками. Россия, как всегда, в этом смысле специфична, потому что к закону у нас относятся более либерально, чем во многих странах, где его серьезно выполняют. На мой взгляд, люди начнут дымить в форточки, еще куда-то. Так просто это у нас не приживается. Поэтому жесткие легитимные меры совершенно не работают, если они изолированы от создания общественного мнения, которое формируется при помощи масс-медиа, просветительских стратегий, институтов образования. А это тоже не работает, по крайней мере, пока что. Союза, который помог бы решить проблемы, пока нет, и это общая проблема, которую мы, каждый по-своему, стараемся решать.

- Вы рассказывали, как нужно выстраивать успешные культурные события, на примере Чешской филармонии. И если не ошибаюсь, вы побывали в нашем Театре оперы и балета на фестивале «Сыктывкарса тулыс». Как нужно этот фестиваль выстроить, чтобы он был успешным и привлек внимание других регионов?

- Я была приятнейшим образом удивлена тем, что я увидела. Музыка – это моя жизнь, и я побывала во многих местах. Здесь я порадовалась тому, что спектакль «Снегурочка» был выстроен как событие. К сожалению, я видела только сам спектакль. В успешном культурном событии я выделяла три компонента, которые просто являются грамотным пиаром: подготовительный этап, само событие и «фоллоу ап» - последующий этап. Я не знаю, каким был подготовительный этап, по крайней мере, там были афиши, но сам спектакль был событием. Во-первых, он был очень красивым. Мне понравилось в нем внимание к собственной культуре. Когда в Чешской филармонии устраиваются гастроли мировых звезд, внимание, точно так же, уделяется своим: солируют свои музыканты, нет противопоставления «они – хорошие, а мы – уж какие есть». Здесь была прекрасная постановка с этническими мотивами, которые напоминали об истории этого края. Все это было замечательно продумано художником.

Во-вторых, после спектакля было то, что просто необходимо. Человек не должен сразу уйти из театра, нужен плавный переход из мира театрального в мир повседневный. И после спектакля представитель театра попросил всех выйти на сцену, были сказаны хорошие слова, были цветы. Публика не просто похлопала и ушла, но были долгие овации, которые нужны и зрителям, и исполнителям. Это – задел на будущее. Такие события должны быть праздничными. С этой точки зрения, все было прекрасно.

Что касается последующего этапа, не знаю, работает ли это у вас, но фестиваль не должен на этом заканчиваться. В Чешской филармонии вместе с программками раздавались анкеты, которые потом собирали. Люди – целевая аудитория – оставляли электронную почту, телефоны, с ними буквально через два дня связывались и просили послать на сайт филармонии рецензию. Эти отклики размещаются на сайте и увеличивают целевую аудиторию. «Фоллоу ап», последующая работа прекрасно совмещается с анонсами спектаклей, потому что, как говорится, «дальше будет еще интересней». Человек не просто придет в следующий раз, но еще кого-нибудь приведет, кому-то напишет, учитывая сетевое общение.

На мой взгляд, в мероприятии ни в коем случае нельзя ставить точку, что касается и этой конференции. Я обязательно размещу на всех возможных сайтах фотографии и рассказы о городе, о людях и о событии. Для успеха каждое событие должно иметь продолжение и создавать чувство радостного ожидания. Это коммерчески выгодно, эстетически прекрасно и очень стимулирует исполнителей, которым хочется быть еще лучше.

- Как вам, кстати говоря, организация конференции?

- Организация прекрасная. Что мне здесь очень понравилось, так это вдумчивость и внимательность докладчиков и к докладчикам. Очень часто, особенно в мегаполисе, мы просто не слушаем друг друга, не читаем друг друга и совершенно не осведомлены о том, кто сидит рядом. Здесь меня поразило вдумчивое и внимательное отношение людей друг к другу, которое сейчас редко встречается. Доклады были очень хорошо проработаны. Видно, что они делались не для того, чтобы быстренько что-то рассказать на 20 минут и побежать на другое мероприятие. Это – результат вдумчивой работы исследователей.