Несмотря на то, что на государственном уровне разработано несколько программ, направленных на социальную адаптацию инвалидов, а также закон о квотировании рабочих мест для людей с инвалидностью, сотрудникам центров занятости нередко приходится искать людей, чтобы выполнить квоту по трудоустройству инвалидов. О причинах такого положения в интервью «Республике» рассказала председатель Коми республиканской организации Всероссийского общества инвалидов Маргарита Колпащикова.

Фото respublika11.ru

– На наш взгляд, те люди, для которых был разработан федеральный закон, почему-то большой активности и желания работать не проявляют.

– Не могу с вами не согласиться, что проблема такая действительно есть. Но чтобы объяснить, почему это происходит, мне придется немного отойти от темы. Более двадцати лет я проработала в ухтинской организации инвалидов. Приоритетом для нас была работа с семьями детей-инвалидов и молодых ребят. Вопросы, касающиеся их образования, всегда были на первом плане. Нам удалось многое сделать по продвижению идеи инклюзивного образования. Мы на разных уровнях говорили о том, что дети-инвалиды должны учиться вместе со всеми детьми в обычных школах. Проводились семинары для педагогов, родителей. Мы первыми в Ухте пришли в школы с Уроками доброты, которые меняли отношение к инвалидам. Удалось запустить проект «Школа для всех», в рамках которого строились пандусы, обустраивались санузлы. Но детей с инвалидностью в школах больше не становилось. Через опрос семей, где бы ли такие дети, мы узнали причины. Оказалось, что пандусы и доступные санузлы важны, но это не решает всех проблем. Необходимо изменить подход к их решению. Он должен быть индивидуальным. Отдельно для каждого ребенка. Необходимо знать образовательные потребности каждого ребенка, что ему нужно для получения качественных и доступных образовательных услуг. Знать заранее, за несколько лет до поступления ребенка в школу.

Тогда руководителем администрации Ухты был создан межведомственный координа-ционный совет, куда вошли представители всех заинтересованных структур. Первое, что было сделано, – создан муниципальный реестр всех детей-инвалидов. Выявили и тех, кто вообще не учился, так называемые «необучаемые». Провели анкетирование детей, выявив их потребности. Создали реестр их потребностей. Знали, что конкретно нужно сделать, например, для девочки с очень слабым зрением, которая через два года пойдет в одну из школ города. Из средств муниципальной программы «Социальная поддержка инвалидов» приобрели для нее говорящую компьютерную программу, подготовили для работы с ней педагога, совместно с родителями разработали индивидуальный план обучения, создали под нее место в школе. Или шел в школу ребенок с ДЦП, который не мог долго сидеть. Ему удобнее было находиться в положении стоя. Приобрели ему вертикализатор. Зная потребности детей заранее, можно было предусмотреть финансы, подготовить нужную для них среду.

Но решать вопрос, где ребенок будет учиться, могут только родители. Поэтому многие, несмотря на созданные в школе условия, выбирали надомное обучение. И их можно понять. Так как самим решить вопросы выхода из дома, сопровождения до школы и в школе удается не всем. Надомное обучение лишает ребенка получения знаний по отдельным предметам. Что такое восемь часов в неделю? Отсутствие возможности общаться со своими сверстниками приводит к замкнутости, нежеланию впоследствии находиться в обществе, продолжать учебу в профессиональном учебном заведении. И не придут эти люди в центры занятости.

А кто туда придет? Те, кто имеет профессиональное образование, но потерял уже всякую надежду самостоятельно что-то найти, либо те, кто хочет получать пособие по безработице. Вот мы сейчас совместно с ЦЗН подыскивали людей с инвалидностью для работы в сыктывкарской организации инвалидов. И оказалось, что практически нет тех, кто бы нам подошел.

Другой, не менее важный вопрос: сегодня министерство образования знает, сколько детей-инвалидов выходит из школ, из интернатов, но кто знает, куда они пойдут учиться, кем хотят стать, куда потом пойдут работать? Без этой информации всем слабослышащим, например, предлагается идти учиться на оператора ЭВМ. Так ведь не все этому хотят посвятить свою жизнь. Но другого ничего нет. Так давайте мониторить, что ребята хотят по выходе из школ и интернатов. Может, кто-то хочет стать парикмахером, кто-то столяром, кто-то мастером маникюра, цветоводом, а кто-то в вуз пойдет. Тогда мы сможем заранее перестроиться и создать для них учебные программы. Наверное, это стоит того. Нельзя допускать, чтобы, окончив школу, они растворились.

– Как эта работа должна выглядеть на практике? Какие структуры должны к ней подключиться?

– Конечно, это непросто. Я думаю, что все начинается с семьи. Должна быть создана система сопровождения семьи, где есть особый ребенок. В каждом муниципалитете должна быть межведомственная структура, которая патронирует такие семьи.

– Мы все знаем примеры людей с инвалидностью, которые многого добились в жизни. Но, как правило, это люди, живущие в Америке или Европе, где и отношение к инвалидам другое. А есть ли среди ваших знакомых люди с тяжелой степенью инвалидности, которые успешно реализовались, получили специальность, работают и ведут активную жизнь? Насколько это у нас сегодня реально?

– Такие люди есть. Но поскольку большую часть жизни я прожила в Ухте, я и говорить могу про ухтинцев. Светлана Канева пришла к нам в ухтинскую организацию еще очень молодой женщиной. Травму получила уже после школы. Передвигается она на инвалидной коляске. Это очень активный, интересный человек. Работала во многих наших проектах. Светлана замужем. У нее замечательная дочь. Она окончила УГТУ и сейчас работает там. В здании университета нет лифтов, так как оно старое, и установить их невозможно. Поэтому ректор вуза Николай Цхадая инициировал создание волонтерской группы, которая оказывает помощь в передвижении по зданию студентов и работников на колясках. Это, конечно, не идеальное решение вопроса, но все же лучше, чем ничего.

Второй пример – Наталья Барышникова. Она в семь лет получила травму и с того времени – в инвалидной коляске. Это настолько яркая личность, что многие здоровые ребята боролись за возможность дружить с ней. Наташа вышла замуж, сейчас у нее двое детей. Мама у нее умерла не так давно, и она без ее помощи, только вдвоем с мужем растит детей. Выучилась на мастера маникюра, работает на дому. И плюс еще подрабатывает дома диспетчером на телефоне. Человек реализовался и как женщина, и как мать, и профессионально.

Артем Сайфулов имеет тяжелую форму ДЦП. Когда парень окончил школу и собрался поступать в вуз, за счет средств города ему пристроили пандус к лоджии его квартиры. Сегодня Артем уже юрист, работает в частных фирмах. Много времени уделяет спортивным тренировкам.

В общем, примеров-то достаточно. Во время работы в Ухте в моей команде было много молодых ребят. Все они активные, обучались по международным программам, вели семинары, уроки в школах. Побывали в Англии, Америке. Наступил момент, когда они ушли из нашей организации. Я сначала очень по этому поводу переживала, а потом поняла: «Да это же здорово! Ведь они ушли из организации инвалидов. Кто в частный бизнес, кто сам создал свою фирму. Им стало тесно у нас. Они способны на большее. Значит, чувствуют в себе силы, уверены, что смогут добиться новых результатов».

Одним словом, я знаю, что человек с инвалидностью все может, я просто в этом уверена. Инвалидность – это не приговор. Повторюсь: но особое внимание нужно уделить семьям, где есть ребенок с инвалидностью. Им должна оказываться поддержка на государственном уровне. Сразу, как только появилась информация, что в семье родился особый ребенок, нужна эта поддержка. Некий десант – психолог, врач, юрист, педагог, соцработник, которые бы работали с семьей. Из информации 1999 года: 32 процента семей воспитывают ребенка-инвалида без отца, потому что эти папы не смогли выдержать возникшие трудности и ушли из семьи. А мама и бабушки обычно так опекают ребенка, что из него вырастает иждивенец. С ложечки кормят, одевают, подают, исполняют все, что хочет ребенок, – так проще, чем обучать всему самого ребенка. Для родителей нужно проводить обучающие семинары, учить тому, что ребенок-инвалид такой же, как все, и воспитывать его надо так же, как всех. Чтобы он понимал, что в силу своих возможностей должен тоже трудиться – вначале в школе, дома, а затем и на работе.

Сколько раз, предлагая работу таким молодым людям, первое, что мы от них слышали, так это кто их будет возить да оплатят ли им дорогу до работы. А если, мол, возить не будут и не оплатят, то и разговора нет – работать не буду. Но ты для себя решай: либо ты хочешь реализовать себя, либо тогда сиди дома и не торгуйся. А ведь эти иждивенческие настроения идут из семьи.

Но есть, конечно, и те, кто получил хорошее образование, но работать так и не смог по банальной причине: нет возможности выйти из дома. Я хочу особо отметить: человека делает инвалидом не болезнь, а окружающая среда. Когда ты не можешь выехать из дома, как все обычные люди, поневоле начнешь себя ощущать инвалидом. Но если бы среда действительно была доступной для всех, тогда человек и инвалидом себя бы не чувствовал.

– То есть проблема трудоустройства глубже, чем просто нежелание работодателей брать в свою фирму инвалида или отсутствие подходящих вакансий?

– Именно так. Все начинается с семьи. Пока на помощь не придут подготовленные специалисты, семье сложно самостоятельно справиться с воспитанием ребенка с инвалидностью. К примеру, в Ухте мы создали родительскую ассоциацию «Ступени», проводили для родителей семинары, отправляли в другие города на конференции, устраивали вечера. Мамы потом объединились в группы и по очереди сидели с детьми, чтобы дать возможность остальным заняться своими делами, погулять, сходить к парикмахеру, в магазины или просто выспаться. Это были своего рода группы взаимопомощи. Родители стали намного активнее.

К чему это я? Родителям детей-инвалидов надо объединяться. В Сыктывкаре пока этого сделать не удалось. Мы создали ассоциацию родителей детей с инвалидностью «Журавлик», но пока только на бумаге. Просто каждый родитель думает, что справится сам. Но я уверена: нужно объединяться. Особенно тем, у кого дети «особые». По статистике, каждый 67-й ребенок в России сегодня рождается с аутизмом. Значит, мы должны быть готовы к принятию этого факта. И родители должны быть готовы совместно защитить права своих детей на полноценную жизнь.

– Это мы говорим о сложных категориях инвалидности. Но ведь иногда бывает, что человек получает инвалидность в результате заболевания, и врач рекомендует ему легкий труд. Но работодатель всеми правдами и неправдами стремится освободиться от такого работника.

– Работодателей можно понять. Они боятся, потому что каждый считает свою копейку и, естественно, думает: «Ну, нет у меня легкого труда, не нужен мне этот работник. И что мне теперь делать? Создать ему специально рабочее место?» Но никто из работодателей на это не пойдет и сделает все, чтобы человека убрать. Всем нужен специалист, который будет работать на благо и развитие компании.

– Сегодня благодаря средствам, выделяемым на программу содействия трудоустройству инвалидов, служба занятости создает рабочие места и для колясочников. Но не могу не согласиться с вами, что нежелание инвалида работать – проблема психологическая, идущая из раннего детства, и потому труднопреодолимая. Места-то созданы, но будут ли эти люди работать в дальнейшем? Нет ли у вас ощущения, что эта программа проблему трудоустройства инвалидов не решит?

– Конечно, не решит. Но все же какое-то количество людей, которые раньше просто сидели дома и медленно деградировали, будет работать. Я могу сказать о своей организации – КРО ВОИ. Для нас это за счастье – создать рабочее место и взять человека. Сегодня мы с помощью службы занятости создали три рабочих места и приняли на них людей. Двое работают, а третий человек так и не появлялся. Государство выделило деньги, под него создали рабочее место, мы обеспечили ему объем работы, но, оказывается, ему это все не нужно. По этому поводу я все время говорю: как среди здоровых людей встречаются всякие, так и среди инвалидов. Казалось бы, что тут такого: скажи честно, что не хочешь работать, и не вводи людей в заблуждение. Но не каждый так рассуждает.

Бывает нередко и так, что предприниматели охотно идут на организацию рабочего места, потому что под это выделяются государственные деньги. Но эйфория быстро проходит. Смотришь, через какое-то время отправляют работника в отпуск без содержания – не могут обеспечить ему объем работы. Хорошо, конечно, что центр занятости оборудовал рабочее место, приобрел все необходимое, но при этом надо помнить: зарплату-то ты сам платишь. Эта программа пока выполняет задачу хотя бы заинтересовать людей, расшевелить их, вытащить из дома.

Я очень хочу, чтобы в перспективе люди с инвалидностью, которые хотят и могут получить качественное образование, могли бы учиться в вузе наравне со всеми, а работодатели пересмотрели бы свое отношение к инвалиду. А то ведь зачастую человека не берут на работу, потому что он выглядит не так презентабельно, как хотелось бы работодателю. Кстати, только вчера мне был звонок из Ухты. Молодой человек с ДЦП несколько лет пробует трудоустроиться, приходит туда, где есть рабочие места, но ему отказывают: выглядит он не так – болезнь повлияла на внешность. На вопрос, что ему делать, я отвечаю: идти в суд. А что еще тут сделаешь, если налицо дискриминация по признаку инвалидности, нарушается право человека на труд. Вообще, от того, как человек сам себя позиционирует, конечно, тоже многое зависит.

– Это все мы пока говорили о людях с сохранным интеллектом. Но есть ведь инвалиды с ментальными нарушениями.

– Под них нужны особые программы. К примеру, во всем мире есть люди, страдающие аутизмом. В Японии работодатели их просто выискивают по стране, потому что они могут делать монотонную работу часами и в совершенстве. Они не устают от монотонности. Это же находка для работодателя. Или люди с синдромом Дауна. Опять же у нас в России их как будто совсем не существует, хотя их много. Но они же вполне могут быть востребованы обществом. Люди с синдромом Дауна очень хорошо справляются с работой курьера, уборкой помещений и дворовых территорий, они прекрасные сиделки для пожилых и больных. Они не обижаются на замечания, очень добрые. И самое главное – им нравится работать.

Я уже не говорю здесь об опорниках и слабовидящих, которые вполне могут быть адаптированы в обществе, работать и чувствовать себя востребованными, но элементарно не могут выйти из дома. Взять, к примеру, бывшего председателя сыктывкарской организации инвалидов Наталью Лобанову. Умница, человек с высшим образованием, но она не может себя реализовать, потому что выехать из дома, добраться до работы и вернуться обратно для нее огромная проблема.

– А может, этот закон все же преждевременный? Зачем давить на работодателя, чтобы он предусмотрел квоту, потом уговаривать инвалида прийти на работу? Может, действительно лучше было бы начать с семьи и деньги с этой программы направить на раннюю адаптацию ребенка-инвалида или на создание доступной среды?

– А что делать со взрослыми инвалидами, с теми, кто уже есть? Мое мнение такое: пусть закон будет. Если даже двух-трех человек в том же Сыктывкаре удастся трудоустроить, и то хорошо. Надо использовать любую возможность для того, чтобы люди могли работать. По-другому пока никак. Наше общество еще не скоро перейдет от принятия инвалида как больного и немощного к пониманию, что это обычный человек, которому нужно просто создать индивидуальные условия для того, чтобы он мог жить так же, как и все. А эта программа позволяет постепенно, но все-таки менять сознание и самих людей с инвалидностью, и работодателей, и просто рядовых граждан, которые постепенно привыкнут к тому, что рядом с ними будет жить и работать человек, имеющий проблемы с передвижением, слухом, зрением, умственным развитием.